Названия некоторых денежных единиц происходит от формы монет, надписей или рисунков на них. Например, «дукат» произошел от латинского слова «дукатук»— хозяин, входивший в надпись на монете; «пистола» — от слова «пистоли» — пластинка, брусок, плиточка—форма испанской монеты.
Особенности почтовой корреспонденции перелета цеппелина Москва-Фридрихсхафен
В филателистической литературе как у нас в стране, так и за рубежом достаточно подробно описаны почтовые марки и специальные штемпеля гашения, посвященные полету в 1930 году дирижабля LZ-127 «Граф Цеппелин» по маршруту: Фридрихсхафен — Москва — Фридрихсхафен.
Немецкие письма, адресованные в Москву, отмечены красным треугольным штемпелем с силуэтом Кремля. На этом штемпеле внизу дано немецкое название перелета: «RUSSLANDFAHRT 1930». В Советском Союзе специально для оплаты обратной почты цеппелина из Москвы во Фридрихсхафен были выпущены две марки, номиналами 40 и 80 коп., в трех вариантах: с зубцами 10,5 и 12,5 и без зубцов. Вся корреспонденция, отправленная из Москвы на дирижабле LZ-127, также получила специальный черный штемпель. В отличие от сопроводительного немецкого, советский штемпель использовали для гашения франкировки (рис. 1 и 2).
Кроме того, часть писем из Москвы отмечена фиолетовым двухстрочным штемпелем «MIT LUFTSCHIFF «GRAF ZEPPELINXMOSKAU — FRIDRICHSHAFEN», который встречается в двух вариантах — строчными и прописными буквами. Чаще всего штемпель с прописными буквами бывает на закрытых письмах, а со строчными — на почтовых открытках.
С оформлением и отправкой почтовой корреспонденции цеппелина из Москвы связано два не ясных до настоящего времени вопроса, попыткой ответа на которые и является настоящая работа.
Обе советские марки продавали только на Московском почтамте 10 сентября 1930 г. в день прилета цеппелина, с 8 до 10 час. 45 мин. (по некоторым данным, с 9 до 10 час). Ими оплачивался дополнительный сбор за доставку почты дирижаблем, 40 коп. за открытку, 80 коп. за закрытое письмо. По свидетельству очевидцев, утром 10 сентября в продажу поступили лишь зубцовые марки.
Требование оплаты дополнительного тарифа специальными марками выполнялось достаточно строго, в том числе и для филателистической корреспонденции, подготовленной к полету Советской филателистической ассоциацией. Часть писем СФА, для которых не хватало 80-копеечных марок, была оплачена двумя 40-копеечными марками, что сделало в дальнейшем такие отправления более редкими.
Единственное официальное исключение из правила оплаты дополнительного тарифа было сделано для очень небольшого количества частной корреспонденции, которую приняли на Московском почтамте для отправки в период между 10 час. и 11 час. 45 мин., уже после закрытия специальных окон для оплаты и сдачи почты на цеппелин. Эти письма франкированы только обычными марками, но с соблюдением требуемой общей суммы оплаты (рис. 2). Марки погасили специальным штемпелем, часть писем была отмечена двухстрочным сопроводительным текстом, о котором говорилось выше.
Филателистам известны письма, оформленные как пролетевшие из Москвы во Фридрихсхафен, но не имеющие специальных марок для оплаты дополнительного сбора, а также сопроводительного штемпеля. Эти письма оплачены обычными марками различного номинала, иногда на сумму, меньшую дополнительного сбора, и имеют обычный красный бортовой штемпель LZ-127: трехстрочный текст «MIT LUFTSCHIFFXGRAF ZEPPELIN × BEFÖRDERT» в овале. Отличительной особенностью этих писем является и то, что марки погашены не специальным штемпелем полета, а обычным календарным 40-го или 50-го городского почтового отделения. Кроме того, на таких письмах иногда встречаются специальные синие немецкие наклейки воздушной почты.
По официальным данным, ни одна организация, в том числе и СФА, не сдавала для отправки с цеппелином подобную корреспонденцию. Тем более не могла она быть послана частными лицами. Каким же образом появились на свет такие необычные филателистические документы? Попытка ответить на этот вопрос сделана в работе «Handbuch der Luftpostkunde Zeppelin-Posten 1930», опубликованной в том же году Александром Березовски в Герлице. Согласно его версии, дело обстояло следующим образом.
В последний момент перед отлетом цеппелина, после того как вся корреспонденция была уже принята и упакована, непосредственно в гондолу дирижабля было передано около 300 почтовых отправлений одного официального учреждения (автор не указывает его название). Эта почта была оплачена обычными марками, в том числе редкими опечатками и сериями. Немецкий бортовой почтамт цеппелина не мог погасить русские марки на этих письмах, и поэтому они были доставлены с дирижабля на Московский почтамт. Но к этому моменту здесь имелся в распоряжении лишь обычный календарный штемпель, которым и начали гасить марки на дополнительно поступивших письмах.
Однако из-за ограниченного времени до отлета LZ-127 («Граф Цеппелин» стартовал в обратный путь 10 сентября в 14 час. 38 мин.) гашение получила лишь небольшая часть их, тогда как большинство писем было упаковано для отправки на дирижабль непогашенными (как полагает А. Березовски, «в надежде на то, что при повторной передаче этой дополнительной корреспонденции на цеппелин она полностью будет погашена специальным штемпелем»).
Уральский центр частных коллекций
620075 Екатеринбург, ул. Красноармейская, 10, Бизнес-центр Антей.E-mail: Данный адрес e-mail защищен от спам-ботов, Вам необходимо включить Javascript для его просмотра.
Гонцы засечной черты
С древнейших времен существовала пересылка вестей на Руси. По дорогам русского государства еще с XIII века возили ямщики гонцов с княжескими грамотами.
С конца XIV века Россия начинает осваивать свои южные земли. О зарождении и развитии скорой гоньбы на юге русского государства рассказывает исследование коллекционера А. Н. Вигилева.
Неспокойны южные окраины русского государства. Того и гляди над далеким горизонтом встанет облако степной пыли и дрогнет земля от гулкого топота копыт вражеской конницы. Но не дремлет засечная стража. Днем и ночью тысячи ратников ждут неприятеля на крепостных стенах и в засечных сторожках.
И как только со стороны Дикого поля повеет опасностью, помчится во весь опор дозорный с тревожной вестью: «Орда двинулась!».
Для успешной охраны России от набегов южных соседей требовалось, прежде всего, наличие слаженной системы доставки срочных военных вестей. Уже в XVI веке всякий воин, скачущий со спешным сообщением, имел право забирать лошадей в любом поселении у любого человека.
Из городов и сторожек засечной черты вся информация о движении неприятеля собиралась в Мценске и Туле. Отсюда спешные гонцы доставляли ее в Москву и пограничные города.
Быстрому распространению военных вестей правительство уделяло огромное внимание; поэтому каждый воевода, отправляемый для охраны границ, получал наказ, в котором особо подчеркивалась важность скорой вестовой службы. Старейшие из дошедших до нас наказы были даны 15 марта 1616 года тульским воеводам Куракину и Давыдову и мценским — Туренину и Скуратову.
Засечные воеводы писали не только о приходе неприятеля, но и о положении дел в городах, о сборах налогов, присылали свои жалобы. В Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА), в фонде Разрядного приказа, ведавшего военными делами южных городов, бережно хранятся тысячи листов царских наказов, грамот, воеводских отписок и челобитных. Эти материалы помогают воссоздать картину вестовой службы засечной черты.
Каждую весну из Мценска и Тулы отправляли в пограничные города «для вестей» служилых людей. В царских наказах обычно оговаривалась обязательная посылка вестовщиков в Ливны, Елец и Новосиль. В другие же города, «куда пригоже», их ставили по решению самих воевод.
Для вестовой службы набирали «охотников» из служилых людей в Костроме, Ярославле, Владимире, Муроме и в других городах, удаленных от засечной черты. Царские наказы требовали, чтобы в вестовщики выбирали стрельцов и пушкарей из дворян и детей боярских «из двора самых лучших».
Официального документа, обязывающего вестовщиков выполнять роль гонцов, не существует. Но если просмотреть списки выборных и старинные грамоты, то сразу же можно определить, что доставляли их в основном те, кого посылали «на вести». Так, вестовщик Василий Аборин по крайней мере один раз привез почту из Курска в Мценск, трижды возил ее до Тулы и дважды скакал с письмами из Тулы в Москву.
Ехавшим на границу вестовщикам за счет казны выдавались два коня. Гонцы, посылаемые из городов, пользовались услугами ямщиков. Они снабжались подорожной, составленной по такой форме: «По дороге по ямом ямщиком, а где ямов нет, всем людем безотменно, чей кто ни буди, что есте давали туленину пушкарю Ивану Ондрееву сыну Косыреву подводу верхи (т. е. верховую лошадь. — А. В.) с проводником».
Первоначально гонцы скакали без смены от исходного пункта до Москвы. Но уже в 30-х годах XVII века вестовщики из удаленных городов, таких, как Елец, Курск, Воронеж, стали ездить только до Тулы. А еще через десять лет посыльные сменялись на всех ямах, где были вестовые станицы. К этому времени редкий гонец проезжал более 150 верст, лошадей же они меняли через каждые 70—80 верст.
Своеобразной почтовой «конторой» засечной черты стала Тула — штаб-квартира воеводы Большого полка сторожевых войск. Все гонцы привозили свою почту в городское присутственное место — съезжую избу. Здесь подьячие распределяли полученную корреспонденцию: грамоты в Тулу отдавались воеводе, а бумаги в другие города раскладывались по соответствующим сумкам и тотчас же отправлялись. Все южные города посылали отписки и челобитные в Москву только через Тулу. Исключение составляла одна Рязань, или, как ее тогда называли, Переяславль-Рязанский. Рязанский воевода сносился с Тулой лишь по делам, связанным с обороной засек, вся остальная почта доставлялась в Москву через Коломну.
Но были случаи, когда некоторые воеводы посылали своих гонцов, минуя Тулу, прямо в Москву, как правило, с одной только грамотой. От такой «почты» государство терпело большой убыток.
30 сентября 1637 года новосильский воевода И. П. Турский послал грамоту с каким-то незначительным известием. Сын боярский Федор Шипипов привез ее в Москву 3 октября. И уже через день гонец во весь дух мчался обратно. На этот раз в суме у него среди грамот в различные города лежал строгий выговор Туре кому, подкрепленный обещанием «государевого гнева». Спустя несколько лет, в 1649 году, был написан специальный указ, запрещавший посылать нарочных гонцов с «неважными» делами.
Долгое время тульские ямщики возили гонцов до самой Москвы. Наконец, 26 мая 1638 года воевода И. Б. Черкасский написал царю: «На Туле ямщиков сорок человек, а разгоны многие. Тех ямщиков з городу не ставает, потому что лошади изгонены. А в Серпухове стану нет. И которые вести будут скорые... гонцом с скорыми вестьми к тебе, государь, поспешить будет немочно. А в Серпухове Для поспешения гонцом без прибылых подвод для скорых посылок быть нельзя».
Правительство мгновенно отозвалось на это письмо. На другой же день князю Черкасскому была отправлена грамота: «По нашему указу в Серпухове для скорые гоньбы велено держать двадцать подвод с проводники». Такое количество лошадей на серпуховском стане сохранилось до 1667 года, когда их стало тридцать.
Последний документ я обнаружил среди переписки Разрядного приказа с тульскими воеводами И. Б. Черкасским и В. И. Стрешневым в 1638 году. Эта переписка интересна тем, что почти на каждой грамоте имеются даты отправления и получения. По ним можно определить, что почта, как правило, приходила в пункт назначения на второй и, очень редко, на третий день.
С марта по июнь из Москвы и Тулы гонцы отправлялись ежедневно. С июля, когда вероятность татарских набегов уменьшалась и спешных вестей становилось меньше, почту возили через день-два. Осенью и зимой вестовщики ездили не реже одного раза в неделю.
Каждый гонец в своей суме возил 10—15 писем. Только Московский стол Разрядного приказа с 24 апреля по 29 мая отправил в Тулу около 80 грамот. Ежегодно из Москвы отсылалось не менее 2300 писем. В основном это была официальная корреспонденция.
Тульские воеводы в своих грамотах обычно указывали характер отправления. При этом обращает на себя внимание один весьма любопытный факт. Часто после перечня отписок, челобитных и других бумаг на царское имя в них встречаются слова: «и ыных грамоток две» (иногда — «три», очень редко — «четыре» и более).
Что это за «ыные грамотки»! Не частные ли это письма!
В XVII веке гражданское население порубежных городов было малочисленным. Даже по переписным книгам 1678 года, в Туле посадских значилось 312 человек, в Ельце — 319, а в Ефремове — «посадских не написано». Не потому ли грамотки частных лиц затерялись в потоке служебной корреспонденции! Поищем их.
Как-то я перелистывал очень интересную книгу «Грамотки XVII — начала XVIII века». И вдруг на глаза попалось знакомое имя — Панфилий Тимофеевич Салтыков.
Брат Панфилия Тимофей сообщает ему на «государеву службу», что дома у него «здорово», и одновременно просит: «Да вели, государь, сказать Дмитрию Ртищеву и Труфону Батюшкову и Демиду Киреевскому, что у них в домах, дал бог, здорово и хлеб яровой и ржи добра, а сено у нас косить мешают дожди».
К сожалению, на обороте грамотки не указано, кто ее привез. Очень возможно, что доставил грамотку государственный гонец. Это тем более вероятно, что для городов юга неизвестны указы, запрещавшие вестовщикам возить частные письма. Указы такого рода появились в России только в 60-х годах XVII столетия и распространялись в основном на зарубежную корреспонденцию и грамотки из Сибири. В первой половине XVII века русское правительство было заинтересовано в освоении порубежных земель и поэтому часто закрывало глаза на мелкие нарушения законов.
Но не всякие правительственные распоряжения можно было нарушать безнаказанно. Чаще всего с виновными расправлялись без всякой пощады.
28 февраля 1622 года воронежский воевода Б. И. Нащекин отправил для вестовой службы десять детей боярских. Но двое из станицы не захотели ехать с товарищами. Иван Прокофьев остался в Воронеже, а другой, Федор Коробкин, — бежал. Воевода сообщил об этом в Москву. В ответ получил наказ: «Ивашку Прокофьева бить батоги несщадно». Второго беглеца велено было сыскать тотчас же и «потом за воровство и за непослушание бить батоги ж гораздо». Во время наказания вокруг должен был стоять народ, «чтобы на то смотря неповадно было б иным воровать, нашего указу не слушать».
В 1645 году курский воевода Иван Стрешнев бил челом царю Михаилу Федоровичу, что ему отписки из других городов отсылать не на чем. Ямщиков в городе осталось пять человек и подвод тоже нет. Куда же девались остальные двадцать пять ямщиков! Оказывается, они «разбежались» по новым городам, ближе к южной границе. Жить там было вольготнее: денежное жалованье они получали такое же, десять рублей в год, а разгонов было гораздо меньше.
На станах засечной черты не было специальных лошадей для гонцов, они пользовались обычными ямскими подводами. Так продолжалось до апреля 1695 года, когда для связи с азовской армией Петра I на всех ямах от Москвы до Валуек было поставлено по четыре почтовых лошади.
По темпам доставки корреспонденции русские гонцы не уступали зарубежным. В условиях почти полного бездорожья вестовщики летели со скоростью 150 верст в сутки, которая на западноевропейских почтовых линиях даже в XVIII столетии считалась весьма быстрой.
А. Вигилев